ГолУба
Батон с героином (как я ИСПЕКЛА маковый рулет).Батон с героином (как я ИСПЕКЛА маковый рулет).
Исторически сложилось так, что я, без ложной скромности доложу, неплохо
готовлю. Почти все. Только не умею делать пирожки из дрожжевого теста. И
вообще дрожжевое тесто никогда не делала. Но давеча - пришлось.
Эта душераздирающая история произошла в тот день, а точнее ночь, когда я
пекла "Наполеон" на день Рождения своего брата Сашки Трибунского.
Завершив, без сомнения, самый сложный процесс - выпекание коржей, я
занялась процессом куда более приятным - намазывание их кремом.
Так вышло, что в детстве я сильно недоедала - как сладкого вообще, так и
заварного крема - в частности. Почему-то его разрешалось есть только в
торте, а "так" - столовой ложкой наворачивать - нет. Странные люди, ей
Богу. Жестокие.
В общем, я увлеклась и не заметила, как сожрала половину здоровенной
кастрюли крема, и опомнилась только тогда крема осталась ровно одна
ложка. Решив, что погоды она не сделает, я чуть-чуть подумала и доела
крем, вылизала кастрюлю, отчаянно сожалея о том, что ее никак нельзя
вывернуть наизнанку, и отправилась спать. Уже засыпая, обиженно поведала
мужу Косте о своей незапасливости, и он пообещал с утра сходить и купить
мне крем и украшения-посыпушки. Успокоенная, заснула.
С утра я раз двадцать произнесла слово "ЗАВАРНОЙ", но это надо знать
моего мужа. Он вернулся с охапкой самых разнообразных кремов и со
словами "Я не знал, какой тебе нужен", вручил мне огромный пакет. Чего
там только не было: и кремы с маслом, и глазурь, и чуть ли не пудинги.
Заварного крема был один пакетик, и, как я заподозрила, он затесался
туда случайно.
Но самое главное - там был мак.
Я быстренько доделала "Наполеон", радостно доела остатки крема, но
насладиться триумфом мне помешали скорбные взгляды, которые Костик
бросал на торт. Дескать, испекла, подразнила, оно красивое и пахнет, а
теперь увозишь куда-то. Стало стыдно, и я клятвенно пообещала Косте
сделать персонально для него маковый рулет с глазурью. Муж воодушевился
и битых полчаса рассказывал мне, как он будет его есть.
На празднике "Наполеон" имел большой успех, ну и, соответственно, я была
им (успехом... и чуть-чуть виски) несколько опьянена.
И таки замутила маковый рулет на следующий вечер.
Единственный более-менее легкий рецепт содержал как раз то самое
злосчастное дрожжевое тесто. Из воспоминаний далекого детства я извлекла
тот факт, что дрожжевое тесто вроде как должно подниматься, и потом его
надо приминать. Я храбро замесила тесто, пометалась немного с кастрюлей
по квартире в поисках "теплого места", куда по рецепту надо ее
поставить, и угнездила тесто на краю плиты, предварительно включив на
минимум пару конфорок, после чего с легким сердцем пошла курить и играть
в LineAge.
Вернувшись, восхитилась: тесто поднялось раза в четыре, и я радостно
примяла его кулачками.
Когда муж пришел с работы, я, с сигаретой в зубах, упоенно приминала
тесто в пятый раз (очень понравился процесс). Костя заглянул на кухню и
потянул носом воздух аки заправский спаниель:
- Чем пахнет? - деловито осведомился он.
- Вот! - гордо сказала я и сунула ему под нос кастрюлю, - обещала ж тебе
рулет - таки будет тебе рулет! Теперь все!! Теперь ты будешь толстый,
потому что я теперь умею печь пирожки!
- Ух ты, я буду толстый, - не то огорчился, не то обрадовался Костик.
Стать толстым немедленно Косте не удалось: я испортила тесто. Точнее
как...
Неладное я почуяла, когда запахло свежеиспеченным хлебом, и прискакала
на кухню. Дело в том, что я готовила Косте ужин и забыла потом поставить
конфорки на "поменьше", а также не рассчитала угол, под которым кастрюля
стояла к "теплому месту" (да и транспортир потеряла еще в восьмом
классе), поэтому оно превратилось в большую булочку. Запеченную. Прямо в
кастрюле целиком. Булочку, так сказать, приросшую боками к эмалированным
стенкам. Я громко сказала нехорошее слово, а потом осторожно ковырнула
шедевр ложечкой. К моему удивлению, это оказалось вполне даже съедобным.
- Фиг с вами, - с досадой подумала я, и потрусила в магазин за очередной
порцией ингредиентов. Не могу сказать, что Костя был в восторге от этой
идеи, но нам, у кого вместо сердца - пламенный мотор, сгонять в магазин
в три ночи за мукой, дрожжами и маслом - раз плюнуть.
В магазине я переполошила весь немногочисленный персонал, включая
охранника - все искали дрожжи, а я стояла у прилавка и тупо грызла
сухарик, в который, оказавшись отделенной от посуды, немедленно
превратилась булочка. Типа чтобы успокоить нервы. Успокоились они только
тогда, когда дрожжи были найдены. Дрожжи, мука, сахар, масло, молоко. В
три утра.
Собираясь уходить, я сделала несколько шагов от прилавка, но, будучи не
в силах справиться с восторгом от собственной стряпни, вернулась и
зачем-то вкрадчивым голосом доверительно сообщила очумевшей ночной
продавщице:
- Маковый рулет пеку. - И залихватски подмигнула.
Дома я поняла, что смертельно устала и хочу пива, мороженого и спать, но
не в наших правилась сдаваться.
Вот повешу завтра фотографии в ЖЖ, Ленка тогда будет знать, как своими
пирогами хвастаться, бормотала я себе под нос, приминая тесто в третий
раз. И маме завтра надо будет отвезти попробовать... хотя нет, нам самим
же тогда не хватит, прямо завтра с утра же все и съедим. А маме я
тогда... тогда... Тогда я маме ЕЩе ОДИН ИСПЕКУ!!
Положила начинку на огромный блин, скатала все это дело в рулет, с
интересом пронаблюдала, как рулет растекается по противню и рвется в
самых неожиданных местах, и, залепив рваные места блинами поменьше,
поставила сооружение в духовку на 40 минут.
***
Это был самый страшный урод от выпечки из тех, которые я когда-либо
видела. Причем именно УРОД, не уродец: плюс ко всем своим прочим
недостаткам, он был огромен.
Горелая непробиваемая верхняя корка, из под которой по бокам торчат
здоровенные куски подгорелого слипшегося мака. Надеясь, что в поперечном
разрезе он, может, и ничего будет, к тому же если еще полить кусочки
глазурью, я воткнула нож в это сооружение. Рулет издал какой-то
жалобно-угрожающий звук типа "Пууууууу!!", мотивом напоминающий
хроматическую гамму и от него отвалился один треугольный кусок.
Вдохновленная успехом, я отрезала еще и еще, куски отваливались самой
невообразимой формы и тут же рассыпались в руках, и я отчаянно старалась
оттянуть тот момент, когда его надо будет попробовать. Нарезанный рулет
красивее не стал: урод источал стойкий запах гари вперемешку со свежими
дрожжами, не издавал более никаких звуков и угрюмо пялился на меня.
Я вздохнула и, расстроенная, трусовато прикрыв урода полотенцем,
отправилась почивать. Под полотенцем урод захихикал и, кажется, даже
заворочался. Хогвартс хренов, подумала я и обессиленно рухнула в
постель, а затем совершила свой традиционный фокус под названием - опа!
вуаля! - "разбуди мужа и пожалуйся".
- Я неудачница! - завыла я, и в глазах немного защипало. - У меня ничего
не получилось!!
- Не переживай, - ответил муж, - может, еще и получилось. Ты пробовала
уже?
- Я не решилась, но ты да, вот ты - съешь кусочек, может, оно и правда
ничего... просто с виду такой... чуть-чуть страшненький, - я сочла
нужным немного смягчить реальность и скрыла ужасную правду про урода.
До того, как Костя вылез из постели, я надеялась на чудо и чуть-чуть
уповала на глазурь, если урод вдруг все-таки окажется съедобным.
Неказистым только.
Но даже Костя, который из всех продуктов не ест только, как он
выражается, "горячие помидоры", сунул голову в дверь спальни, скривил
недовольную морду и потрясенно прошептал:
- Не, Аль... говно какое-то...
Честнейший, обратите внимание, человек. Честнейший.
Я швырнула в него тапком и велела убираться прочь вон отсюда. А пока он
ехал на работу, я написала ему в аську гневное.
А потом пошел дождь, и я заснула, и мне снилось, что рулет я все-таки
сделала, он был красив и источал неземной аромат, и мне вручили награду
как лучшему кондитеру.
(с)пёрто
+1Забавный диалог)))
Котенко: привет!
Ramazoid: ну привет
Котенко: давай знакомиццо?
Ramazoid: ну давай
Котенко: я Катя
Ramazoid: я Сережа
Котенко: где работаешь? кем?
Ramazoid: дизайнерю в конторе *****
Котенко: и че нравится?
Ramazoid: да все пучком
Котенко: не ну там зарплата, условия работы, все устраивает?
Ramazoid: ..... Семен Петрович, нахера вот эти начемоданечерезкитайские
методы? если вас не устраивает моя работа, то так и скажите - Сережа
пирдуй в бухгалтерию с заявлением, я же смотрю IP, я знаю с какой вы
машины вышли в сеть, я даже рожу вашу вижу - посмотрите, лампочка на
вебкамере горит, хотите узнать мнение о конторе? так вы просто проведите
анкетирование, с одним единственным вопросом - адекватен ли мой
директор, да-нет, результаты вас удручат, поверьте мне, зарплату я
получал даже и не помню когда, текучка кадров в вашей конторе больше чем
в ниагарском водопаде, а в целом меня все устраивает, все хорошо и
просто расчудесно.
Котенко: Сережа, пирдуй в бухгалтерию с заявлением...
Ramazoid: да уже сходил, положил заявление и пошел домой,
предусмотрительно слив все базы, инишники и конфиги, меняюсь на трудовую
и остатки зарплаты.... ну и конечно чмоки тя, Котенко ))))
Энциклопедия советской торговлиВоистину, сытая жизнь отупляет человека. У него пропадает всякий стимул
изобретать, выдумывать, пробовать, наконец – доставать. Доставать все
так, как доставали все мы, люди, пережившие (к счастью пережившие, и
оставшиеся при этом в живых) эпоху дефицита. Тотального дефицита всего.
Когда в магазине в наличии были только прилавки и тележки. Когда человек
вставал в очередь, еще не зная, за чем она стоит. Когда мы сутками не
мыли руки, дабы невзначай не смыть записанный на запястье номер в списке
за телевизором "Шилялис" или мебельной стенкой "Ольховка-декор".
И ведь какие люди окружали нас в те времена. Какие актеры работали в
этом театре тотального абсурда. Попробовал бы Константин Сергеевич
крикнуть кому-нибудь из них свое знаменитое "Не верю!" - его
моментально смела бы волна всенародного гнева.
В начале 90-х, пытаясь как-то выжить и спасти молодую семью от голода, я
наступил на горло собственной песне и, уйдя из одного театрального
института (школы-студии МХАТ) поступил в другой, по тем временам
значительно более престижный. Назывался он "Универсальный
продовольственный магазин № 38", в простонародье – "Яма". Там я
некоторое время переходил с факультета на факультет, пока не закрепился
на мясном. Господи, кого мы там только не играли, лучше и не
вспоминать... Какие сцены разыгрывались, и в очередях, и за прилавком, и
на дебаркадере, где шла разгрузка дефицита.
Безусловным корифеем нашего театра был мясник Миша. Описывать его
внешность нет никакой нужды. Достаточно представить себе классического
мясника, невысокого, кряжистого, с кулаком в голову
среднестатистического студента и вы получите нашего Мишу, самого
великого (из известных мне) артиста нашего московского микрорайона. Это
был безусловный талант, которым восхищался весь универсам. На один
только его "номер с косточкой" сходились посмотреть все продавцы.
Представление давалось обычно раз в неделю. Заранее его никто не
анонсировал, поэтому редко кому удавалось наблюдать его с самого начала.
Поскольку я сам стоял у прилавка, за и перед которым проходило действо,
мне посчастливилось наблюдать его неоднократно. Однако я с удовольствием
каждый раз просматривал его заново, подмечая новые черточки мишиной
игры.
Начиналось все с того, что в универсам завозили хорошие говяжьи туши. Не
гуманитарную бескостную, сверхглубокой заморозки, помощь 1964 года забоя
(клянусь, я сам видел синие штампы на бледно-бурдовых мясных пластинах),
а наше, нормальное российское мясо. Прочуявший об этом народ тут же
выстраивался в многорядную, извивающуюся по всему немаленькому залу,
живую очередь и заранее начинал волноваться. Ну, прям в точности зрители
перед открытием занавеса. Они еще не догадывались о том, что в
начинающемся уже спектакле одному из них даже предстоит исполнить одну
из главных ролей, ибо "номер с косточкой" относился к числу первых
российских массовых риалти-шоу.
Между тем, Миша выходил к прилавку, за которым держал оборону ваш
покорный слуга, и зорко осматривал очередь. Из числа покупателей он
выбирал тот самый главный объект, кому сегодня повезет стать звездой на
ближайшие полчаса. Кандидата Миша подбирал по приметам. Это должен был
быть обязательно мужчина, желательно в плаще, лет сорока-сорока пяти,
без головного убора, ростом с Мишу, но в плечах – раз в пять поуже и
обязательно в очках.
Выбрав жертву, он вполголоса обращался ко мне: "Вон, видишь, дОцент
стоит? (он всегда называл его именно так) Будет подходить – скажи".
После чего удалялся к себе, на рубку.
Это был сигнал к началу спектакля.
С рубки мне выкатывали несколько тележек с готовым к продаже мясом и я
начинал торговлю. А Миша, нарубив нужное количество говядины, выбирал
самый лакомый кусочек, килограмма на полтора, обязательно – с мозговой
косточкой по центру (отсюда и название спектакля) и вывешивал его на
своих, находившихся на рубке, весах с точностью ДО МИЛЛИГРАММА. После
чего кусок откладывался в сторону. Его час должен был пробить совсем
скоро.
Когда очередь "доцента" была уже, как тогда говорили "на подходе" и его
от заветного прилавка отделяло не более десяти человек, я давал знать об
этом Мише и он, выкатив очередную тележку с припрятанным в ней
"сахарным" куском, вставал рядом со мной за прилавок. Официальная версия
– для того, чтобы помочь "раскидать" очередь.
И вот – первая встреча с жертвой, глаза в глаза. "Доцент" просит,
естественно, завесить ему кусочек говядины. Миша выхватывает заветный
кусок и предъявляет его клиенту.
- Пойдет?
Подтверждения в данном случае даже не требовалось. Еще бы не пошло,
конечно пойдет, такой кусок... Миша с размаху бросает его на весы,
стрелка срывается с места и начинает метаться по шкале взад и вперед. Не
дожидаясь ее остановки, Миша кидает кусок на бумагу, мигом его
оборачивает и кричит очкарику:
- Кило четыреста пятьдесят, в кассу. Следующий!
Ошарашенный очкарик несмело возражает:
- Подождите, но ведь там стрелка еще не остановилась...
- Кило четыреста пятьдесят, в кассу. Следующий! – Миша уже не смотрит на
него, он обращается к очереди.
- Но там стрелка не остановилась, откуда вы знаете, что кило четыреста
пятьдесят? – не унимается покупатель.
- Товарищ, - устало поворачивается к нему Миша, - я вам сказал, - кило
четыреста пятьдесят, пробивайте.
- Но постойте, там же стрелка не остановилась. Перевесьте мне,
пожалуйста.
Миша начинает закипать.
- Какая вам стрелка? Я вам без стрелки скажу, сколько этот кусок весит.
Я здесь уже двадцать лет работаю, мне весы вообще не нужны. Кило
четыреста пятьдесят, будете пробивать?
- Буду, - начинает смелеть покупатель, - только вы сначала перевесьте. Я
хочу посмотреть, сколько точно весит мясо.
Смелеет он потому, что чувствует поддержку всей очереди. Все прекрасно
знают, что продавцы в магазине народ обвешивают (я тоже этим немножко
баловался, чего греха таить. Но в пределах 20-30 грамм, не больше). И
такое поведение, сопровождаемое нежеланием перевеса, явно указывало на
крупный обман. Жаждавший зрелища народ вступался за своего, плоть от
плоти, очкарика:
- Нет, вы перевесьте, пожалуйста, там не видно ничего было.
- Да вы что хотите сказать, - обращался уже ко всей очереди Миша, - что
я вру? Вы мне не верите? А на каком основании?
- Перевесьте, пожалуйста, - не унимался "доцент", - иначе я позову
заведующего.
- Да зови, - переходил уже на "ты" Миша, - угрожает мне он еще,
дерьма-то... Зови!
- А вы мне не хамите.
- Это я хамлю? Это ты тут хамишь. Вы хамите. Вы меня вором называете. Я
тут уже 20 лет за прилавком и никто еще... Заведующего он позовет...
Зови.
- Вы будете перевешивать?
- Нет. Кило четыреста пятьдесят. Ничего не буду перевешивать.
Пробивайте, а там на контрольных весах все чего хотите перевешивайте.
Но нашего покупателя так просто не обманешь. Он знает, что пока он будет
стоять в очереди в кассу, пока пробьет, пока вернется, заветный кусок
пропадет и обман будет скрыт. А поэтому добиться перевеса нужно именно
сейчас. И, поддерживаемый толпой очкарик продолжает свое наступление:
- Я не отойду отсюда до тех пор, пока вы не извинитесь передо мной и не
перевесите мясо!
- Я? Извинюсь? За то, что ты меня жуликом обозвал?
- Я вас не называл...
- Да я за такое, не то, что извинюсь, да меня так... Перевешивать... Не
буду ничего. Или берешь, или уходишь и больше тут не появляешься.
Скандал разгорался вовсе не шуточный. Миша в одиночку, весь красный,
противостоял грозной очереди, безусловно разделявшей позицию очкарика.
Движение самой очереди останавливалось, все ждали развязки драмы. Миша
стоял отвернувшись, сложив руки на груди и всем своим видом показывая,
что ничего он перевешивать не будет и не собирается. Больше всего он в
этот момент напоминал лермонтовского Печорина, презрительно
отвернувшегося от Грушницкого в ожидании выстрела соперника.
Дальше следовала кульминация. В лице заведующей отделом. Или ее все-таки
вызывал кто-то из очереди, или она сама выходила на шум, тут сказать
ничего нельзя, однако появлялась она всегда как нельзя вовремя.
- Миша, что у тебя тут происходит? - обращалась она наполовину к
мяснику, наполовину к очереди.
Миша резко оборачивался и тыча пальцем в "доцента", разражался гневной
тирадой по поводу того, что он – отличник советской торговли, 20 лет за
прилавком, ни одного выговора, а его тут жуликом называют. Да ему, Мише,
эти лишние граммы не нужны, он зарплату получает, он их этому очкарику
знаете куда засунет, он на него в суд подаст за клевету и за
оскорбление, он... У него дочь скоро замуж выходит, а его тут
оскорбляют...
В это время очередь, общими усилиями излагала свою версию развития
событий. С ее, очереди, точки зрения, мясник совершил явный обвес,
признаваться в этом не желает, а, напротив, хамит и вообще, зажрался у
себя там, вон ряху какую отъел...
- Миша, ну перевесь ты, - обращалась уже строго к Мише заведующая.
- Не буду, - снова отворачиваясь запирался тот. - Я без весов вам все
скажу, до грамма. Я 20 лет за прилавком. Кило четыреста пятьдесят.
Хотите – перевешивайте. А я пишу заявление об уходе, если мне не
доверяют.
- Миша, мы все тебе доверяем, но желание покупателя для нас закон. Вот
это ваш кусок, - это уже к покупателю.
- Да.
Заведующая аккуратно клала кусок на весы. Стрелка, встрепенувшись,
прыгала вправо и, немного пометавшись, успокаивалась на отметке
1 кг 450 г. Ровно.
Финиш. Оставшуюся очередь Миша уже смело крыл в два, в три, даже в
четыре раза, и никто не возражал. Ибо такова убеждающая сила настоящего
искусства.
Исторически сложилось так, что я, без ложной скромности доложу, неплохо
готовлю. Почти все. Только не умею делать пирожки из дрожжевого теста. И
вообще дрожжевое тесто никогда не делала. Но давеча - пришлось.
Эта душераздирающая история произошла в тот день, а точнее ночь, когда я
пекла "Наполеон" на день Рождения своего брата Сашки Трибунского.
Завершив, без сомнения, самый сложный процесс - выпекание коржей, я
занялась процессом куда более приятным - намазывание их кремом.
Так вышло, что в детстве я сильно недоедала - как сладкого вообще, так и
заварного крема - в частности. Почему-то его разрешалось есть только в
торте, а "так" - столовой ложкой наворачивать - нет. Странные люди, ей
Богу. Жестокие.
В общем, я увлеклась и не заметила, как сожрала половину здоровенной
кастрюли крема, и опомнилась только тогда крема осталась ровно одна
ложка. Решив, что погоды она не сделает, я чуть-чуть подумала и доела
крем, вылизала кастрюлю, отчаянно сожалея о том, что ее никак нельзя
вывернуть наизнанку, и отправилась спать. Уже засыпая, обиженно поведала
мужу Косте о своей незапасливости, и он пообещал с утра сходить и купить
мне крем и украшения-посыпушки. Успокоенная, заснула.
С утра я раз двадцать произнесла слово "ЗАВАРНОЙ", но это надо знать
моего мужа. Он вернулся с охапкой самых разнообразных кремов и со
словами "Я не знал, какой тебе нужен", вручил мне огромный пакет. Чего
там только не было: и кремы с маслом, и глазурь, и чуть ли не пудинги.
Заварного крема был один пакетик, и, как я заподозрила, он затесался
туда случайно.
Но самое главное - там был мак.
Я быстренько доделала "Наполеон", радостно доела остатки крема, но
насладиться триумфом мне помешали скорбные взгляды, которые Костик
бросал на торт. Дескать, испекла, подразнила, оно красивое и пахнет, а
теперь увозишь куда-то. Стало стыдно, и я клятвенно пообещала Косте
сделать персонально для него маковый рулет с глазурью. Муж воодушевился
и битых полчаса рассказывал мне, как он будет его есть.
На празднике "Наполеон" имел большой успех, ну и, соответственно, я была
им (успехом... и чуть-чуть виски) несколько опьянена.
И таки замутила маковый рулет на следующий вечер.
Единственный более-менее легкий рецепт содержал как раз то самое
злосчастное дрожжевое тесто. Из воспоминаний далекого детства я извлекла
тот факт, что дрожжевое тесто вроде как должно подниматься, и потом его
надо приминать. Я храбро замесила тесто, пометалась немного с кастрюлей
по квартире в поисках "теплого места", куда по рецепту надо ее
поставить, и угнездила тесто на краю плиты, предварительно включив на
минимум пару конфорок, после чего с легким сердцем пошла курить и играть
в LineAge.
Вернувшись, восхитилась: тесто поднялось раза в четыре, и я радостно
примяла его кулачками.
Когда муж пришел с работы, я, с сигаретой в зубах, упоенно приминала
тесто в пятый раз (очень понравился процесс). Костя заглянул на кухню и
потянул носом воздух аки заправский спаниель:
- Чем пахнет? - деловито осведомился он.
- Вот! - гордо сказала я и сунула ему под нос кастрюлю, - обещала ж тебе
рулет - таки будет тебе рулет! Теперь все!! Теперь ты будешь толстый,
потому что я теперь умею печь пирожки!
- Ух ты, я буду толстый, - не то огорчился, не то обрадовался Костик.
Стать толстым немедленно Косте не удалось: я испортила тесто. Точнее
как...
Неладное я почуяла, когда запахло свежеиспеченным хлебом, и прискакала
на кухню. Дело в том, что я готовила Косте ужин и забыла потом поставить
конфорки на "поменьше", а также не рассчитала угол, под которым кастрюля
стояла к "теплому месту" (да и транспортир потеряла еще в восьмом
классе), поэтому оно превратилось в большую булочку. Запеченную. Прямо в
кастрюле целиком. Булочку, так сказать, приросшую боками к эмалированным
стенкам. Я громко сказала нехорошее слово, а потом осторожно ковырнула
шедевр ложечкой. К моему удивлению, это оказалось вполне даже съедобным.
- Фиг с вами, - с досадой подумала я, и потрусила в магазин за очередной
порцией ингредиентов. Не могу сказать, что Костя был в восторге от этой
идеи, но нам, у кого вместо сердца - пламенный мотор, сгонять в магазин
в три ночи за мукой, дрожжами и маслом - раз плюнуть.
В магазине я переполошила весь немногочисленный персонал, включая
охранника - все искали дрожжи, а я стояла у прилавка и тупо грызла
сухарик, в который, оказавшись отделенной от посуды, немедленно
превратилась булочка. Типа чтобы успокоить нервы. Успокоились они только
тогда, когда дрожжи были найдены. Дрожжи, мука, сахар, масло, молоко. В
три утра.
Собираясь уходить, я сделала несколько шагов от прилавка, но, будучи не
в силах справиться с восторгом от собственной стряпни, вернулась и
зачем-то вкрадчивым голосом доверительно сообщила очумевшей ночной
продавщице:
- Маковый рулет пеку. - И залихватски подмигнула.
Дома я поняла, что смертельно устала и хочу пива, мороженого и спать, но
не в наших правилась сдаваться.
Вот повешу завтра фотографии в ЖЖ, Ленка тогда будет знать, как своими
пирогами хвастаться, бормотала я себе под нос, приминая тесто в третий
раз. И маме завтра надо будет отвезти попробовать... хотя нет, нам самим
же тогда не хватит, прямо завтра с утра же все и съедим. А маме я
тогда... тогда... Тогда я маме ЕЩе ОДИН ИСПЕКУ!!
Положила начинку на огромный блин, скатала все это дело в рулет, с
интересом пронаблюдала, как рулет растекается по противню и рвется в
самых неожиданных местах, и, залепив рваные места блинами поменьше,
поставила сооружение в духовку на 40 минут.
***
Это был самый страшный урод от выпечки из тех, которые я когда-либо
видела. Причем именно УРОД, не уродец: плюс ко всем своим прочим
недостаткам, он был огромен.
Горелая непробиваемая верхняя корка, из под которой по бокам торчат
здоровенные куски подгорелого слипшегося мака. Надеясь, что в поперечном
разрезе он, может, и ничего будет, к тому же если еще полить кусочки
глазурью, я воткнула нож в это сооружение. Рулет издал какой-то
жалобно-угрожающий звук типа "Пууууууу!!", мотивом напоминающий
хроматическую гамму и от него отвалился один треугольный кусок.
Вдохновленная успехом, я отрезала еще и еще, куски отваливались самой
невообразимой формы и тут же рассыпались в руках, и я отчаянно старалась
оттянуть тот момент, когда его надо будет попробовать. Нарезанный рулет
красивее не стал: урод источал стойкий запах гари вперемешку со свежими
дрожжами, не издавал более никаких звуков и угрюмо пялился на меня.
Я вздохнула и, расстроенная, трусовато прикрыв урода полотенцем,
отправилась почивать. Под полотенцем урод захихикал и, кажется, даже
заворочался. Хогвартс хренов, подумала я и обессиленно рухнула в
постель, а затем совершила свой традиционный фокус под названием - опа!
вуаля! - "разбуди мужа и пожалуйся".
- Я неудачница! - завыла я, и в глазах немного защипало. - У меня ничего
не получилось!!
- Не переживай, - ответил муж, - может, еще и получилось. Ты пробовала
уже?
- Я не решилась, но ты да, вот ты - съешь кусочек, может, оно и правда
ничего... просто с виду такой... чуть-чуть страшненький, - я сочла
нужным немного смягчить реальность и скрыла ужасную правду про урода.
До того, как Костя вылез из постели, я надеялась на чудо и чуть-чуть
уповала на глазурь, если урод вдруг все-таки окажется съедобным.
Неказистым только.
Но даже Костя, который из всех продуктов не ест только, как он
выражается, "горячие помидоры", сунул голову в дверь спальни, скривил
недовольную морду и потрясенно прошептал:
- Не, Аль... говно какое-то...
Честнейший, обратите внимание, человек. Честнейший.
Я швырнула в него тапком и велела убираться прочь вон отсюда. А пока он
ехал на работу, я написала ему в аську гневное.
А потом пошел дождь, и я заснула, и мне снилось, что рулет я все-таки
сделала, он был красив и источал неземной аромат, и мне вручили награду
как лучшему кондитеру.
(с)пёрто
+1Забавный диалог)))
Котенко: привет!
Ramazoid: ну привет
Котенко: давай знакомиццо?
Ramazoid: ну давай
Котенко: я Катя
Ramazoid: я Сережа
Котенко: где работаешь? кем?
Ramazoid: дизайнерю в конторе *****
Котенко: и че нравится?
Ramazoid: да все пучком
Котенко: не ну там зарплата, условия работы, все устраивает?
Ramazoid: ..... Семен Петрович, нахера вот эти начемоданечерезкитайские
методы? если вас не устраивает моя работа, то так и скажите - Сережа
пирдуй в бухгалтерию с заявлением, я же смотрю IP, я знаю с какой вы
машины вышли в сеть, я даже рожу вашу вижу - посмотрите, лампочка на
вебкамере горит, хотите узнать мнение о конторе? так вы просто проведите
анкетирование, с одним единственным вопросом - адекватен ли мой
директор, да-нет, результаты вас удручат, поверьте мне, зарплату я
получал даже и не помню когда, текучка кадров в вашей конторе больше чем
в ниагарском водопаде, а в целом меня все устраивает, все хорошо и
просто расчудесно.
Котенко: Сережа, пирдуй в бухгалтерию с заявлением...
Ramazoid: да уже сходил, положил заявление и пошел домой,
предусмотрительно слив все базы, инишники и конфиги, меняюсь на трудовую
и остатки зарплаты.... ну и конечно чмоки тя, Котенко ))))
Энциклопедия советской торговлиВоистину, сытая жизнь отупляет человека. У него пропадает всякий стимул
изобретать, выдумывать, пробовать, наконец – доставать. Доставать все
так, как доставали все мы, люди, пережившие (к счастью пережившие, и
оставшиеся при этом в живых) эпоху дефицита. Тотального дефицита всего.
Когда в магазине в наличии были только прилавки и тележки. Когда человек
вставал в очередь, еще не зная, за чем она стоит. Когда мы сутками не
мыли руки, дабы невзначай не смыть записанный на запястье номер в списке
за телевизором "Шилялис" или мебельной стенкой "Ольховка-декор".
И ведь какие люди окружали нас в те времена. Какие актеры работали в
этом театре тотального абсурда. Попробовал бы Константин Сергеевич
крикнуть кому-нибудь из них свое знаменитое "Не верю!" - его
моментально смела бы волна всенародного гнева.
В начале 90-х, пытаясь как-то выжить и спасти молодую семью от голода, я
наступил на горло собственной песне и, уйдя из одного театрального
института (школы-студии МХАТ) поступил в другой, по тем временам
значительно более престижный. Назывался он "Универсальный
продовольственный магазин № 38", в простонародье – "Яма". Там я
некоторое время переходил с факультета на факультет, пока не закрепился
на мясном. Господи, кого мы там только не играли, лучше и не
вспоминать... Какие сцены разыгрывались, и в очередях, и за прилавком, и
на дебаркадере, где шла разгрузка дефицита.
Безусловным корифеем нашего театра был мясник Миша. Описывать его
внешность нет никакой нужды. Достаточно представить себе классического
мясника, невысокого, кряжистого, с кулаком в голову
среднестатистического студента и вы получите нашего Мишу, самого
великого (из известных мне) артиста нашего московского микрорайона. Это
был безусловный талант, которым восхищался весь универсам. На один
только его "номер с косточкой" сходились посмотреть все продавцы.
Представление давалось обычно раз в неделю. Заранее его никто не
анонсировал, поэтому редко кому удавалось наблюдать его с самого начала.
Поскольку я сам стоял у прилавка, за и перед которым проходило действо,
мне посчастливилось наблюдать его неоднократно. Однако я с удовольствием
каждый раз просматривал его заново, подмечая новые черточки мишиной
игры.
Начиналось все с того, что в универсам завозили хорошие говяжьи туши. Не
гуманитарную бескостную, сверхглубокой заморозки, помощь 1964 года забоя
(клянусь, я сам видел синие штампы на бледно-бурдовых мясных пластинах),
а наше, нормальное российское мясо. Прочуявший об этом народ тут же
выстраивался в многорядную, извивающуюся по всему немаленькому залу,
живую очередь и заранее начинал волноваться. Ну, прям в точности зрители
перед открытием занавеса. Они еще не догадывались о том, что в
начинающемся уже спектакле одному из них даже предстоит исполнить одну
из главных ролей, ибо "номер с косточкой" относился к числу первых
российских массовых риалти-шоу.
Между тем, Миша выходил к прилавку, за которым держал оборону ваш
покорный слуга, и зорко осматривал очередь. Из числа покупателей он
выбирал тот самый главный объект, кому сегодня повезет стать звездой на
ближайшие полчаса. Кандидата Миша подбирал по приметам. Это должен был
быть обязательно мужчина, желательно в плаще, лет сорока-сорока пяти,
без головного убора, ростом с Мишу, но в плечах – раз в пять поуже и
обязательно в очках.
Выбрав жертву, он вполголоса обращался ко мне: "Вон, видишь, дОцент
стоит? (он всегда называл его именно так) Будет подходить – скажи".
После чего удалялся к себе, на рубку.
Это был сигнал к началу спектакля.
С рубки мне выкатывали несколько тележек с готовым к продаже мясом и я
начинал торговлю. А Миша, нарубив нужное количество говядины, выбирал
самый лакомый кусочек, килограмма на полтора, обязательно – с мозговой
косточкой по центру (отсюда и название спектакля) и вывешивал его на
своих, находившихся на рубке, весах с точностью ДО МИЛЛИГРАММА. После
чего кусок откладывался в сторону. Его час должен был пробить совсем
скоро.
Когда очередь "доцента" была уже, как тогда говорили "на подходе" и его
от заветного прилавка отделяло не более десяти человек, я давал знать об
этом Мише и он, выкатив очередную тележку с припрятанным в ней
"сахарным" куском, вставал рядом со мной за прилавок. Официальная версия
– для того, чтобы помочь "раскидать" очередь.
И вот – первая встреча с жертвой, глаза в глаза. "Доцент" просит,
естественно, завесить ему кусочек говядины. Миша выхватывает заветный
кусок и предъявляет его клиенту.
- Пойдет?
Подтверждения в данном случае даже не требовалось. Еще бы не пошло,
конечно пойдет, такой кусок... Миша с размаху бросает его на весы,
стрелка срывается с места и начинает метаться по шкале взад и вперед. Не
дожидаясь ее остановки, Миша кидает кусок на бумагу, мигом его
оборачивает и кричит очкарику:
- Кило четыреста пятьдесят, в кассу. Следующий!
Ошарашенный очкарик несмело возражает:
- Подождите, но ведь там стрелка еще не остановилась...
- Кило четыреста пятьдесят, в кассу. Следующий! – Миша уже не смотрит на
него, он обращается к очереди.
- Но там стрелка не остановилась, откуда вы знаете, что кило четыреста
пятьдесят? – не унимается покупатель.
- Товарищ, - устало поворачивается к нему Миша, - я вам сказал, - кило
четыреста пятьдесят, пробивайте.
- Но постойте, там же стрелка не остановилась. Перевесьте мне,
пожалуйста.
Миша начинает закипать.
- Какая вам стрелка? Я вам без стрелки скажу, сколько этот кусок весит.
Я здесь уже двадцать лет работаю, мне весы вообще не нужны. Кило
четыреста пятьдесят, будете пробивать?
- Буду, - начинает смелеть покупатель, - только вы сначала перевесьте. Я
хочу посмотреть, сколько точно весит мясо.
Смелеет он потому, что чувствует поддержку всей очереди. Все прекрасно
знают, что продавцы в магазине народ обвешивают (я тоже этим немножко
баловался, чего греха таить. Но в пределах 20-30 грамм, не больше). И
такое поведение, сопровождаемое нежеланием перевеса, явно указывало на
крупный обман. Жаждавший зрелища народ вступался за своего, плоть от
плоти, очкарика:
- Нет, вы перевесьте, пожалуйста, там не видно ничего было.
- Да вы что хотите сказать, - обращался уже ко всей очереди Миша, - что
я вру? Вы мне не верите? А на каком основании?
- Перевесьте, пожалуйста, - не унимался "доцент", - иначе я позову
заведующего.
- Да зови, - переходил уже на "ты" Миша, - угрожает мне он еще,
дерьма-то... Зови!
- А вы мне не хамите.
- Это я хамлю? Это ты тут хамишь. Вы хамите. Вы меня вором называете. Я
тут уже 20 лет за прилавком и никто еще... Заведующего он позовет...
Зови.
- Вы будете перевешивать?
- Нет. Кило четыреста пятьдесят. Ничего не буду перевешивать.
Пробивайте, а там на контрольных весах все чего хотите перевешивайте.
Но нашего покупателя так просто не обманешь. Он знает, что пока он будет
стоять в очереди в кассу, пока пробьет, пока вернется, заветный кусок
пропадет и обман будет скрыт. А поэтому добиться перевеса нужно именно
сейчас. И, поддерживаемый толпой очкарик продолжает свое наступление:
- Я не отойду отсюда до тех пор, пока вы не извинитесь передо мной и не
перевесите мясо!
- Я? Извинюсь? За то, что ты меня жуликом обозвал?
- Я вас не называл...
- Да я за такое, не то, что извинюсь, да меня так... Перевешивать... Не
буду ничего. Или берешь, или уходишь и больше тут не появляешься.
Скандал разгорался вовсе не шуточный. Миша в одиночку, весь красный,
противостоял грозной очереди, безусловно разделявшей позицию очкарика.
Движение самой очереди останавливалось, все ждали развязки драмы. Миша
стоял отвернувшись, сложив руки на груди и всем своим видом показывая,
что ничего он перевешивать не будет и не собирается. Больше всего он в
этот момент напоминал лермонтовского Печорина, презрительно
отвернувшегося от Грушницкого в ожидании выстрела соперника.
Дальше следовала кульминация. В лице заведующей отделом. Или ее все-таки
вызывал кто-то из очереди, или она сама выходила на шум, тут сказать
ничего нельзя, однако появлялась она всегда как нельзя вовремя.
- Миша, что у тебя тут происходит? - обращалась она наполовину к
мяснику, наполовину к очереди.
Миша резко оборачивался и тыча пальцем в "доцента", разражался гневной
тирадой по поводу того, что он – отличник советской торговли, 20 лет за
прилавком, ни одного выговора, а его тут жуликом называют. Да ему, Мише,
эти лишние граммы не нужны, он зарплату получает, он их этому очкарику
знаете куда засунет, он на него в суд подаст за клевету и за
оскорбление, он... У него дочь скоро замуж выходит, а его тут
оскорбляют...
В это время очередь, общими усилиями излагала свою версию развития
событий. С ее, очереди, точки зрения, мясник совершил явный обвес,
признаваться в этом не желает, а, напротив, хамит и вообще, зажрался у
себя там, вон ряху какую отъел...
- Миша, ну перевесь ты, - обращалась уже строго к Мише заведующая.
- Не буду, - снова отворачиваясь запирался тот. - Я без весов вам все
скажу, до грамма. Я 20 лет за прилавком. Кило четыреста пятьдесят.
Хотите – перевешивайте. А я пишу заявление об уходе, если мне не
доверяют.
- Миша, мы все тебе доверяем, но желание покупателя для нас закон. Вот
это ваш кусок, - это уже к покупателю.
- Да.
Заведующая аккуратно клала кусок на весы. Стрелка, встрепенувшись,
прыгала вправо и, немного пометавшись, успокаивалась на отметке
1 кг 450 г. Ровно.
Финиш. Оставшуюся очередь Миша уже смело крыл в два, в три, даже в
четыре раза, и никто не возражал. Ибо такова убеждающая сила настоящего
искусства.