- Гинекология будет в третьем роддоме! Цикл с понедельника! Эльвира предупредила, чтоб не забыли колпаки и маски, иначе занятие не зачтет!
Мы заканчивали медицинское училище. Последний курс, и нашего добрейшей души акушера Андрея Васильевича Сухова сменила смуглая резкаячитать дальше и какая-то темная Эльвира Леонидовна Багрицкая, утверждавшая, что она внучка известного поэта Эдуарда Багрицкого. Контраст Багрицкой с Суховым, был настолько резок, что даже случайно встречая его в коридоре училища наша группа обступала любимого акушера, и подобно щенкам жалобно поскуливала - "как нам без него плохо!".
Мне повезло. Я один в этом цветнике, один парень на двадцать четыре девчонки! И конечно же я нашел себе и невесту и жену... Свадьба на последнем курсе - дело обычное. И вот мы - Игнатов Юрик и моя невеста, а теперь уже целые сутки - жена, Машенька Воронина - супружеская пара!
Первая брачная ночь... Из соседней группы, подвалили двое ребят, Женька Бедерман по прозвищу "Пинчер", такой же черный, худой, и всегда в очках с затемненными стеклами, и Виталик Козлов... "Ну как она". Так я вам и сказал?!. Нормально...
Женька пожал плечами:
- Сейчас девочки наперечет... - я не стал спорить. Жить в мучилище и не стать ходоком - трудно. Я и слово-то это "ходок" только тут услышал... Виталик, осклабился, и щеки его повисли как у ротвейлера, только слюней повисших не хватало... Ну, фиг ли они пристали?
- Машка - скала... - только и сказал он.
Я промолчал, но в душе появилось какое-то странное двоякое чувство, Козлов и к ней подкатывал? Странно. И с другой стороны, я ведь тоже гулял с ней больше года, и целовались, и обнимались, чего только не было, а чего нельзя - того нельзя... Верно, Виталик определил - скала. Они хотели узнать, а что узнать? Девочка ли Маша? Девочка... и сейчас и сегодня... Я ее не стал трогать. Сам не знаю, как удержался... Мы после свадьбы так устали, от плясок, шума, галдежа... безумной очереди во дворце бракосочетаний... И родичи наши - родители, отправили домой и оставили нас в квартире одних уже совершенно не тревожась за нас. Я устал как собака, и хоть предвкушение близости не оставляло, и чем ближе, тем отчетливее оно проявлялось, тем сильнее я замечал встревоженность на лице у Маши. И уже, забравшись под одеяло, и прижимаясь к ее телу, я вдруг понял, что сегодня ничего делать не буду... Могу только сказать, что это было очень трудно! Невыносимо трудно! Но терпение было вознаграждено. Я не знаю, что произошло на следующий день, в воскресенье, но вечером она сама вдруг стала неожиданно игривой... я мою Машу не узнал... И все случилось само собой... В понедельник я знал, я теперь муж, а Машенька - моя жена.
Утро понедельника началось в третьем роддоме. В прошлом году мы были на занятиях с Суховым в другом. Там мы принимали роды, и девчонки все время выпихивали вперед меня. Вот я и напринимал за всю группу! Третий роддом встретил нас неласково, от опухшей после выходных гардеробщицы, которая наотрез отказалась принимать наши плащи и сменку, а вместо этого визгливо гавкала "у студентов своя раздевалка! Идите в подвал!". Мы в обнимку с одеждой стояли в холле роддома, пока к нам не вылетела Эльвира Леонидовна. Она критично оглядела группу, "сменку, колпачки, маски - не забыли?" "Нет!" - нестройным хором ответили мы. "Все пришли?" - снова спросила Эльвира. "все!" - также отозвались мы. "Как вас много!" - проворчала, Эльвира, сунула ключ старосте и скомандовала "Быстро в подвал, там в комнате оставите свои вещи и поднимайтесь на третий этаж!"
Минут через десять мы подтянулись в холле третьего этажа у дверей с надписью "Гинекологическое отделение". Эльвира поглядывала на часы. Мы окружили ее.
- У вас была уже гинекология в прошлом году?
- Нет, - ответила за всех староста. - у нас было акушерство.
Эльвира досадливо поморщилась.
- Ну ладно, сейчас идем в абортарий, разберитесь на четыре группы.
Она развела нас по малым операционным. В нашей группке остались пятеро: я, Маша, Вика Сорокина, Людочка Чернова и Ирина Пень. Эльвира завела нас в последнюю операционную, ни к кому не обращаясь сказала:
- Тут хорошо еще все отдельно, а в десятке я работала там зал на шесть кресел! Так, - она снова оглядела нашу группу, - вы, она кивнула на Людочку, - и вы - на Ирину, будете мне помогать, а вы, - на Машу и Вику, пока ждите, потом смените. - Я ждал своей участи, - а вы, - сказала Эльвира, глядя на меня, - будете помогать анестезисту. - Я не возражал.
В коридоре вдоль стены на банкетках рассаживались женщины. Все разные, и взрослые, и совсем молоденькие, ровесницы моей Маши, и одна совсем юная лет шестнадцати. Все они были в ночных рубашках, тапочках, и у каждой под мышкой по пеленке. Они не разговаривали, правда, одна, пожалуй самая старшая, негромко переговаривалась с такой же солидной женщиной. Чувствовалось, что они тут не впервой. Девочка сидела уставясь неподвижным взглядом в противоположную стену и крепко закусила нижнюю губу.
- Пить хочется, - в пространство сказала женщина. - Не дают!
И, как по команде, все стали облизывать пересохшие губы.
В операционную вбежал молодой, может, ну на год или два старше меня парень в колпачке пилоткой, и символической маске, свисающей ниже носа и усов. Он увидел меня. Притормозил, сказал:
- А, хорошо. Иди сюда! - за рукав подвел меня к аппарату "Полинаркон", - будешь давать закисный наркоз! Умеешь? - я кивнул, невелика премудрость. Сначала - поровну, потом 2/1, главное не дать развиться стадии возбуждения, а как заканчиваться будет операция - 1/2 и 1/3. Я спросил:
- А на сомбревине или калипсоле не лучше?
- Добро переводить, - хмыкнул анестезист. - Эльвира Леонидовна не любит, когда абортницы спят. Не любит! - повторил он.
До сих пор я все делал под присмотром. Теперь мне дают аппарат и ничего не объясняя, говорят: "делай". Будем делать.
Эльвира Леонидовна повязала поверх халата клеенчатый фартук, и взяла из пачки карт, лежавших на подоконнике, верхнюю. Прочитала фамилию:
- Переверзева! - обращаясь ко мне, - Студент, вызовите Переверзеву!
Я выглянул в коридор и позвал. Поднялась молодая женщина, сосредоточенная, погруженная в себя. Она решительно улеглась на кресло. Я наложил ей на лицо маску, открыл краники закиси азота и кислорода. Эльвира вдруг крикнула:
- Подожди! - я послушно приподнял маску. Она стала выспрашивать женщину, делая пометки в карте, та глядя в потолок механически отвечала. Наконец, Эльвира положила карту обратно на подоконник и сказала: - зад дай сюда! - я сразу не понял, что она обращается к женщине. Та послушно подвинулась. Я занялся маской, регулируя подачу смеси, и по ровному дыханию женщины понял, что она задремала...
Я читал учебник, но одно дело читать, и совсем другое видеть и главное слышать. Эльвира что-то делала, мне не было видно, но Я видел в свете окна лицо Маши. Лязг, чмокающие звуки, - "Держите зеркала!" - это девочкам. Щелк, щелк, -"Держите так!" . Женщина начала пристанывать, я немного увеличил подачу закиси. Она еще не в наркозе! Что ж там делает Эльвира? Бенц, бенц, что тяжелое металлическое падает в тазик, я чуть отклонился - круглые штыри - расширитель Гегара. Эльвира носком туфельки щелкнула переключателем, загудел отсос, и в банку с хлюпаньем полетели кровавые ошметки. Эльвира минуту примерно работала отсосом. И приговаривала:
- Двенадцать недель? А все пятнадцать не хотите? - я очнулся оттого, что кто-то тыкал мне пальцами в лицо. Женщина открыла безумные глаза и старалась дотянуться мне до глаз пальцами. Эльвира, отложила отсос. И начала шкварить кюреткой! Я увидел, как побледнела Маша. Она зажимала рот. Девочки, держащие зеркала и зажимы, отворачивались. Эльвира Леонидовна, вдруг прикрикнула на всех:
- А ну! Что это у вас больная расхулиганилась?! Уменьшайте закись! Вы что не видите у нее возбуждение?! - Я с трудом отбивался от агрессивной в наркозе абортницы, а она старательно тянулась к моему горлу. - Держи ее! Да что ж такое? Девочки, вот вы свободные, подвиньте ей жопу! Невозможно ж работать! Уползает! А вы там, следите за наркозом! - это мне. А мне приходилось держать женщине руки, маска давно уже упала вниз и висела на шлангах.
- Я не могу!
Эльвира отложила инструменты и сидела, не двигаясь, дожидаясь, пока мы наведем порядок. Закись понемногу отходила, и женщина, что за весь эпизод возбуждения не сказала ни слова, только скрипела зубами, стала обмякать, и снова задремала. Я поднял маску, уравнял подачу смеси.
- Скоро закончим, - сказала Эльвира, - постарайтесь, чтоб она не елозила больше!
Маша вдруг совершенно белая повернулась и пошла к двери. Эльвира окликнула: - Куда вы? - НО Маша не ответила. Поверх маски я видел только полосочку лба брови и совершенно неподвижные глаза. Бростть маску я не мог. Видел, что с Машей твориться что-то неладное, но помочь не мог. Она выскочила за дверь. - Что это с ней? - спросила Эльвира. Вика , стоявшая с другой стороны ответила:
- Ей плохо!
- Это хорошо, - сказала Эльвира. - Может, сама глупостей совершать не будет.
Девчонки дружно посмотрели на меня. Ага! Нашли козла?! Я то тут при чем? Эльвира продолжала работать кюреткой выскабливая эндометрий, и звук - хруст будто по морозному снегу, наполнял всю операционную, я уже не слышал разговоров, ни слов Эльвиры, ни ответов девочек, кажется, она начала занятие по гинекологии... только руки ее методично двигались, то правая, то левая... Да хватит же!!! Я вдруг остро почувствовал состояние Маши... К горлу подкатила волна тошнотная. Я сдержался. Эльвира отложила кюретку и снова взяла отсос. И снова в банку полетели с хлюпаньем клочья... Бросить все и уйти блевать мне не давало то, что я не могу бросить сейчас эту женщину. Потому что аборт еще не закончен, если сейчас перестать давать ей смесь... Эльвира громко крикнула:
- Вы что, там, заснули? Давайте будить ее, я кончаю.
Я завернул кран закиси и дал максимально кислород. Эльвира складывала окровавленный инструмент в пеленку. Завернула кульком, положила отдельно. Другой пеленкой протирала забрызганный кровью фартук, скинула перчатки и, подойдя к женщине, пошлепала ее по щекам!
- Просыпайся! Просыпайся! - Женщина приоткрыла бессмысленные глаза, постепенно сфокусировала взгляд на лице Эльвиры, - Все уже. Закончили. Можешь встать? Женщина поперхала, и пересохшим голосом ответила:
- Могу, сейчас. - завозилась, пытаясь перекинуть ноги через подколенники, Вика ей помогла сесть на кресле.
- Пеленка где? - так же громко, как мне показалась сварливо, крикнула Эльвира. - Пеленку принесли?
- Да, - кивнула женщина. Наркоз еще не отошел. - принесла. - Она стала обшаривать вокруг себя кресло. Я увидел ее скрученную жгутом пеленку на полу, и поднял. - Спасибо. - Женщина повернулась ко мне. - А вы кто?
- А вы что, так крепко спали, что не помните, кого хотели удушить? - пошутил я.
Женщина вдруг подняла голову, сна в глазах почти не было.
- Вы для меня все на одно лицо, сволочи, - вдруг сказала с дикой ненавистью. - Все. - повторила она. - Вам бы только хобот свой пристроить...
- Ну ладно, хватит! - прикрикнула Эльвира, и скомандовала Вике, - проводите ее в палату!
Вика взяла женщину под локоть, и повела вон из абортной. У двери та вдруг остановилась и, повернувшись ко мне, сказала:
- Извините.
Ирина и Людочка скинули свои перчатки, и пока Эльвира разворачивала на столике новый набор, пошептались, поглядывая в мою сторону.
Я обратился к преподавателю:
- Я могу выйти?
- Зачем? - удивилась Эльвира, - мы уже начинаем следующую.
- Мне надо, - сказал я как можно тверже. Ну не стану ж я объяснять, что хочу найти свою жену.
- Ну хорошо, - неохотно согласилась Эльвира Леонидовна, - только быстро. У меня сегодня восемь баб. - меня передернуло! БАБ! Каких баб? За что она так к ним? Я вспомнил сидящих у стены абортария женщин, баб там может быть одна-две. Остальные довольно симпатичные молодые женщины. А эта - девочка совсем! Баба?
Машу я нашел на лестничном пролете у окна. Она смотрела на желтую облетающую листву в парке за роддомом. В небе над парком крутились птицы. У нее на щеках остались дорожки потекшей туши. Я обнял ее, поцеловал в щечки, в глазки, в набухший от рева красный носик.
- Ну что ты?
Она снова выдернула из кармана скомканную маску со следами помады, и приложила к глазам.
- Я не могу там. Не могу.
- Я понимаю.
- Ничего ты не понимаешь! Ты ее глаз не видел.
- Кого?
- Эльвиры, - Маша опять хлюпнула носом. - она вдруг снова заплакала, и говорила прерываясь сквозь слезы и всхлипы - она там, хлюпает, хлюпает отсосом, а я вижу, что ей это нравится! Ты понимаешь?
- Понимаю, - я не знал, как ее успокоить. - Ну она ж не может отказать им. Придет другой врач и все равно сделает аборт.
Маша кивнула. Стала успокаиваться. Вытерла красные глаза.
- Ты понимаешь, - сказала она, - я увидела в банке... она прерывисто по-детски вздохнула, - там прижавшись к стеклу была вот такая, - она показала кончик мизинца, - ножка. А ведь это был живой человечек. Ребенок. А теперь нет. - Она снова затрясла головой, - я не хочу туда больше. Не хочу!
Я тоже не хочу. Но я обещал вернуться. Там еще восемь... кого?
Подходя к операционной я сдвинув брови как можно строже чуть хрипловатым голосом сказал:
- Ну, кто следующий?
И, сидящая с остекленевшими от страха глазами, девочка, с криком: "Мама! Мама! Я не хочу! Не хочу!" помчалась коридору. У поста ее перехватила медсестра.
- Ну что ты, глупая! Рожать будешь? - а та билась в ее руках и верещала по-детски:
- - Не хочу!
Я не стал досматривать эту картину, и снова обратился к женщинам:
- Кто идет?
- Свиридова! - раздался над моим ухом голос Эльвиры, - кто Свиридова? Где она?
- Да вот Свиридова, - отозвалась, держащая девочку за руки, медсестра, - говорит, не хочет!
- Как это не хочет? - в глазах Эльвиры Леонидовны мелькнула досада, сменившаяся деловитостью, - если будет рожать, пусть распишется и на все четыре стороны! - Но я заметил, что это как-то не очень радовало Эльвиру. Медсестра отпустила девушку и подошла к нам, недовольно глянула на меня "ушел бы ты, парень. Поговорить надо", но промолчала, а я прикинулся тупым.
- Звонила ее мать...
- Ну и что? - В глазах врача виднелось понимание...
- Но она ж отказывается, я не могу. - в голосе Эльвиры проскользнули казенные нотки.
- Она сама не понимает, что говорит, - горячо сказала медсестра, - сейчас отказывается, а завтра не дай Бог, на криминальный пойдет! Лучше уж тут! Я с ней поговорю. Она придет!
- Ну, поговорите, я пока другую возьму.
Эльвира Леонидовна пошла обратно в операционную, оглянулась на меня:
- Что встали? Идите к аппарату. А где еще одна студентка? Ей что, все еще плохо?
- Я пойду, поищу ее, - нашелся я и снова помчался к лестнице. Маша была там все еще. - Маш! - Она обернулась. - Там девочка лет пятнадцати! Отказывается от аборта, а медсестра пошла уламывать ее. - Маша непонимающе смотрела на меня. Я не знал, как объяснить: - Иди к ней, если сможешь, уведи. - Я увидел, что в глазах у моей жены блеснуло понимание. Страх прошел. - Давай, Эльвира пока другую берет, я тут, а без меня не начнут, ну давай же!
- Сейчас, сейчас, - Маша начала красить губы.
- Некогда, - потянул я ее за руку, - потом накрасишься, Маш!
Мы выбежали в коридор, медсестра сидела за столом. Я подошел к ней:
- А где Свиридова лежит?
- Где, где, - усмехнулась сестра, - на кресле...
Я вбежал в операционную. У кресла стоял давешний анестезист и вводил внутривенно препарат, Свиридова спала. А Эльвира уже лязгала своими железными инструментами...
01:26:18 ЛИЧНО: Холост_Всего35 для Развратник : Ну... маленькая девочка(по характеру)... подростковые закидоны... в общем-то еще не закончившийся переходный возраст. Но в ЦЕЛОМ - она добрый и хороший человек. Я считаю.
01:27:57 ЛИЧНО: Холост_Всего35 для Развратник : На любителя... Мне лично - скорее нравится. Ну конечно она полненькая...
01:28:59 ЛИЧНО: Холост_Всего35 для Развратник : Пожалуй 8... даже 8.2 )
Соседка порадовала историей. Ходила она полдня озадаченная своим детёнышем. Вопрос его был такой: почему куры несут яйца? Крокодилы,черепахи, динозавры - откладывают, а куры - несут? Куда несут?
В чём несут? Вопрос, согласитесь, довольно забавный. Когда вечером пришёл папа, ему был выдан,заготовленная реплика:
В настоящий момент ваши дела идут отлично. Вы подтягиваетесь на турнике 44 раза, взбегаете вверх по лестницам, делаете шиномонтаж в домашних условиях и чувствуете себя при этом прекрасно. Может, в отпуск? В горы?
опять поднимаю вопрос поколений. Многие смеются над стариками. Дети, глупые, невоспитанные, пафосные, смахивают на будущих дебоширов и тунеядцев. ........... Частая картина перед моими глазами: мальчики, лет по 11-13 курят и издеваются как-то над животными... да или просто дерутся. На замечаине какой-нить нерадивой бабульки раздаётся непонятный вообще лично мне вопль, даже без слов каких-то определённых... просто звук. Весьма неприятно. Хочется подойти и треснуть этого маленького подонка, да так, чтобы отлетел куда-нибудь. Какое он имет право, этот сытый, холёный ублюдочный засранец полнимать голос на того, кто ценой совего здоровья и своей жизни боролся, чтобы потом, через много лет родился и этот малыш. Где благодарность, где уважение. Но это уже проблема родителей, проблема воситания. Неблагодарность детей с своим родителям, что защищали, которые нашли в себе силы жить, которые ненавидели врага и не выдавали тайны. Мало кто сейчас помнит, насколько ужасна была война. Сколько бед, разрухи, скоолько горя и слёз перенесла наша, Русская земля. И сколкьо времени ушло, чтобы восстановить нашу страну... Поля, где сеялись разные культуры... Всё выжжено, не земля, плодородная, родная, наша земля!, а угольки... чёрная масса.
Многие страдали, много людей, в разных странах несли потери, переживали горе потерь. Интересно, сколько слёз было пролито за эту войну?..
Я бы хотела постотреть документальные съёмки, фотографии... Почитать письма и дневники... Чтобы понять и прочувствовать, насколько мы должны быть благодарны, насколько серёзна была эта Победа, насколько обидно нашим старикам, что с ними так обращаются. Государству они не нужны, пенсии.... жалкие копейки, нак отороые с трудом проживёшь... А что самое обидное, так это то, что наши старики не нужны иногда даже своим детям. Полное одиночество...
Сидит бабуля на скамейке, лето, довольно тепло... Проходить мимо женщина, не обращая на неё ни малейшего внимания, а бабуля смотрит ей в след, достаёт из рукава чахлый скомканный платок и вытирает слёзы. Мимо прошла дочь. А дома маму ждёт ужин и газета, и не дай бог сказать что-то лишнее, что не понравится кому-то из домочадцев - скандал. (история о наших соседях)
Ветераны бессильны, никто не хочет помочь. А ведь могут... Ведь их осталось у нас очень мало! Наши старики... наши любимые, смешные ворчуны, на которых мы часто злимся, с которыми делимся всем, потому что они понимают насного лучше, намгного более остро чувствуют. обидно.....
У меня бабушка герой тыла, а дед был простым солдатом, прошёл всю войну, но умер... Стал инвалидом... прожил после войны 24 года инвалидом... Бабуля, дай бог зоровья, и сейчас живенькая, и вспоминает войну... не рассказывая об ужасах... Было даже много курьёзных ситуаций...
Сколько война унесла жизней, сколько влюблённых пар разлучила.. Сколько детей родилось бы, если бы не эта проклятая война! Война... разруха... голод... плачь детей... насилие... страх... смерть... НО мы выстояли. МЫ, русские, считающиеся глупыми алкоголиками, апатичными и вообще отбросами.
Что я хочу сказать... Уважайте ветеранов, люди... Если бы не эти смешные ворчуны, вас бы сейчас не было... глупые, сытые дети...