В тему свадеб Ведущая (по рабочему улыбаясь):
-Согласны ли вы взять в мужья Степана Плутова?
Невеста (выдержав паузу, часто дыша):
-Да...
Ведущая (про себя): разумеется... (вслух)
-Согласны ли вы взять в жёны Бэлу Валуйко?
Жених (не раздумывая):
-Нет.
Ведущая (удивлённо):
-Что?!
Невеста (взвизгнув):
-Что? !
Мать невесты (поперхнувшись):
-Чего-о-о?!
Жених (сурово):
-Нет.
Невеста (от души вопя):
-Мама!!! Гад!
Ведущая (задумчиво):
-Не понимаю, чего ж пришли?.. (на что-то надеясь) Нет?
Жених (на выдохе):
-Нет.
Ведущая (разводя руками):
-Нну, тогда...
Отец жениха (резко):
-Погодите! Ты чего удумал, выродок, а? Что за кренделя такие?
Мать жениха (сквозь рыдания):
-Ты ж меня позоришь!!! Перед людьми позоришь, ирод!
Гости (непристойным хором):
-Чего же мы все здесь тогда тут? Таки и пить не будем, что ли?
Брат невесты (взмахнув бритой головой):
-Щас я ему рожу разобью до кости, поженится как миленький.
Невеста (рыдая у матери на плече):
-Глаза текут, ой, глаза теку-у-ут...
Мать невесты (успокаивая):
-Погоди, Бэлочка. я на платье 200 долларов положила - коту под хвост? Я всей их семейке поганой счёт выставлю.
Отец жениха (мрачно):
-Кто бы говорил. затравили сына... И в приданом-то две наволочки да будильник.
Бабушка жениха (грустно шамкая):
-Не та молодёжь теперича, не та... Нагляделись эммануэлей и самоудовлетворяются вхолостую.
Голос из-за дверей, где топчется следующая свадьба:
-Или эти козлы поженятся, или мы щас накостыляем всем и каждому.
Ведущая (нервничая):
-Прекратится этот цирк или нет? Кто-нибудь скажет, что здесь происходит?
Свидетель (громко, отчаянно):
-Простите, мы поспорили!..
Все (замолкая):
-Чего?!
Свидетель (запинаясь):
-Это... Друг он мне... Детства... Шутили... Говорю: не скажешь «нет»! Он - скажу! Я - нет! Он - да! В смысле «нет». И поспорили. Проиграл я. Давай Стёпа (наклоняется).
Свадьба:
-???
Жених (довольно):
-А! Что я говорил! Получай! (даёт свидетелю сочного пинка. к ведущей):
-Теперь – «да».
Все (выдыхая):
-Ну, слава богу... выпьем...
ЦарицаОльга Ивановна, едва не поскользнувшись на скользкой ступеньке, выбралась из автобуса и заторопилась домой. Сумки оттягивали ей руки, ноги болели, особенно правая, так что особенно уж быстро идти не получалось. Но всё-таки она старалась.
Да, не молодая. Не старая, конечно, – сорок два в наше время не возраст. Но поизносилась.
В зеркало Ольга уже много лет заглядывала только, чтобы причесать волосы, ставшие тонкими и ломкими. Пакля, а не волосы. Вот в молодости – это были волосы! Тяжёлая пепельно-русая грива, на которую мужики ох заглядывались, а подружки – завидовали. А к этим волосам – большие серые глаза под тонкими бровями, точёный нос, высокие скулы, неяркие, но в меру пухлые губы, твёрдый подбородок; а к этому лицу – осанка как у балерины, тонкая талия, сильные бёдра, крепкие, красивые ноги… Русская красавица, аутентичный образец, как говорила классная руководительница Елена Григорьевна. В школе Ольгу так и называли – Царица. Фамилия, конечно, влияла – была она тогда Царькова. Но не только фамилия, нет.
Эх, где это всё?..
Поскорее бы домой, да чтоб дома без шума, без скандала, без хлопот лишних. Устала. Сесть перед телевизором, посмотреть, ни о чём не думая, «Кривое зеркало», а уж потом – сготовить, Серёжку накормить, ну уж и Василия, если, конечно, домой придёт и если ужинать станет. Посуду перемыть, простирнуть того-сего, в квартире убраться – и всё, можно спать. Мёртвым сном. До пол-седьмого.
Да, хорошо бы успеть. Петросяна Ольга уважала. «Аншлаг» – так, не очень, Регина эта её раздражала. А «Комеди клаб» – вообще не любила. Кривляются, ржут без причины…
А вот успеет или нет – это зависело от того, где сейчас находится Василий. Обычно он по вечерам сидит изваянием на одной из двух скамеек – либо около своего подъезда, либо около соседнего. С утра нажрётся, днём проспится – и снова выходит. Как на работу. У соседей деньги клянчит. Дай, мол, полтинник, с получки отдам. Ну хоть чирик дай, отдам же с получки. Все знают, что никакой получки у Василия давно уж не бывает, и не отдаст он никогда ни копейки. А некоторые всё ж дают, чтоб только отвязаться. Стыдно перед людьми…
Насшибает рублей тридцать – и в ближний магазин, а там ему продавщица Любка вынесет бутылку палёной, в газету завёрнутую… Так и живёт муженёк. «На работу» ходит в гаражи. Там армяне авторемонт держат, нелегальный, наверно, вот Василий и ходит – вроде как помочь, подержать что-нибудь, больше-то ему не доверяют. А ведь раньше классный шофёр был. Да и не только шофёр, а вообще мужик классный. Высоченный, широкоплечий, сильный. И по характеру – самостоятельный, не боялся ни черта, прямо бесшабашный.
А потом, мало-помалу, – покатился… Прав лишился, устроился слесарем в автосервис, да и оттуда выгнали. Пьяницы, сказали, не нужны, да ещё на руку нечистые.
А армяне – то ли скандалов не хотят, то ли ещё что – не гонят. Подержит Василий ключ какой-нибудь, посуетится, совет даст никому не нужный – ему рублей тридцать или даже пятьдесят. Вот на пол-литра и заработал. А то, глядишь, в тех же гаражах из соседей кто-нибудь нальёт.
Выгнать бы его, пусть вон к матери переезжает, в Солнцево. Жить-то куда как легче станет. Да нельзя, пропадёт ведь…
Ничего не поделаешь. Ладно, сдюжу, подумала Ольга, силы есть пока ещё. Серёжку бы только успеть поднять. Денег вот не хватает, надо всё-таки гараж сдать. Машины-то уж давно нет, как разбил её Василий полтора года назад. Разбил, на запчасти продал за тысячу, которую, конечно же, пропил. Ольге только сто рублей дал, и на том, как говорится. спасибо.
А гараж можно, наверное, тысячи за три сдать. Ну хоть за две, всё подспорье, и немалое.
Так, на скамейке у подъезда Василия не было. Значит – у соседнего. И слава Богу, не будет у неё деньги выпрашивать. Успела, стало быть, на Петросяна.
Ольга вошла в подъезд, вызвала лифт, поднялась на свой тринадцатый этаж, открыла дверь в квартиру. В нос сразу ударил тяжёлый запах. Так и есть, мужнина телогрейка тут, в прихожей, на полу валяется. Это как понимать? А Серёжки, наоборот, нету. Ну, это как раз не загадка: с пацанами баклуши бьёт, на семнадцатом этаже или, может, на восьмом. Интересно, уроки-то хоть сделал?
Ольга разделась, сунула ноги в разношенные шлёпанцы, отнесла сумки на кухню и прошла в большую комнату. Василий, одетый, в грязных стоптанных ботинках, разумеется, пьяный, лежал, похрапывая, на расхристанной кровати, и было ясно, что он успел настрелять денег ещё до прихода жены. Чтобы это понять, не требовалось даже видеть то, что Ольга увидела не сразу: пятисотенная бумажка, три сотенные и несколько десяток валялись на полу около кровати, очевидно, выпав из кармана брюк.
– Господи, – простонала Ольга, – это-то откуда?
Ей стало страшно. Ограбил, что ль, кого? С него станется… И так жизнь не в радость, так теперь милицию жди, и от соседей совсем уж позор. А Серёжке-то как?..
А может, не ограбил? Может… нашел? заработал? Ох, вряд ли…
– Вася, Вася, – позвала Ольга.
Василий что-то промычал и отвернулся к стене.
– Вася, проснись! Снова напился? Где деньги взял, Вася, а Вася? – Ольга трясла мужа за плечо, потом попыталась перевалить его на спину, но где там… Ел Василий в последние годы совсем мало, видать, доставало ему калорий, какие в водке есть, но всё равно тяжёл был. Кость такая, плотная кость.
Ничего не получалось. Ольга, некстати подумав, что «Кривое зеркало» ей нынче улыбнулось, заплакала и побежала на кухню. Набрала в стакан воды, вернулась в комнату, склонилась над Василием и прыснула ему в лицо, на поросшую седой щетиной левую щёку.
Не сразу, но подействовало. Василий неразборчиво выругался, повернулся на спину, открыл глаза и тупо посмотрел на жену.
– Охуела? – хрипло спросил он. – Чё те? Чё плюёшься? Щас вот уебу в лобешник…
– Я тебе уебу! – плачущим голосом закричала Ольга. – Я тебе уебу, ирод проклятый! Только тронь, горло ночью перережу! Гад ползучий!
Василий опять завёл было глаза, но Ольга выплеснула ему в лицо остаток воды, проворно подняла с пола деньги и закричала ещё пронзительнее:
– Говори, откуда деньги? У кого украл?
Василий, борясь со сном, пробормотал:
– Дура, блядь… Украл… Дура хуева… Гараж я сдал, поняла?
– Гараж сдал?… Кому? За сколько? Да что ж за наказание на мою голову?!
– Этому, сука, как его… ну его в пизду, чё доебалась? Иинахх, дура толстожопая, дай поспать, устал я…
Он снова повернулся лицом к стене и захрапел.
Ну, слава тебе Господи, подумала Ольга, хоть не украл и не зашиб никого. Плакать она перестала, однако, если подумать, хорошего было мало – надежда по-нормальному сдать гараж таяла.
Зазвонил телефон. Кого ещё чёрт несёт?
– Слушаю, – глухо сказала Ольга в трубку.
– Ольчик, привет, это я, – раздался голос Ирки, подруги и соседки, – давай покурим, а? Угощаю.
– Давай, – вздохнула Ольга. – У тебя на этаже.
Перекурить сейчас было в самый раз.
С Иркой они дружили с детства: учились в одном классе, да и жили в одном подъезде, только Ольга – на тринадцатом этаже, а Ирка – на шестнадцатом. Жизнь у Ирки сложилась получше, чем у Ольги, – и муж нормальный, и работа непыльная с неплохой зарплатой, и детей двое, всегда прилично одетых, и вообще…
Ирка уже ждала её около лифта. С площадки этажом выше доносилось бряканье гитары и голоса подростков. Точно, и Серёжкин голос вроде бы слышен.
Ирка, в джинсиках и свитере – всё в обтяжечку, – с модной короткой стрижкой, протянула Ольге тонкую сигарету и щёлкнула зажигалкой.
– Ну и видос у тебя, – заметила она, выпустив струйку дыма. – Не виделись – сколько, недели две? – я уж и отвыкла от тебя. Оль, ты бы всё-таки хоть чуток за собой следила.
– Да что видос-то? – возразила Ольга. – Обыкновенный…
– Вот именно, что обыкновенный, – с напором сказала Ирка. – Ты посмотри на себя: кожа дряблая какая-то, волосы – даже и не говорю, ужас один, талии нет, сиськи до пупа, задница обвисла, ноги отёкшие. Кошмар! А что это за кофта, а? Оль, ну вспомни, в школе я с тобой рядом вообще никто была. А сейчас? Что ж ты с собой делаешь? Это всё урод твой, так решаться же на что-то надо. Ну зачем он тебе, можешь объяснить? У него и не стоит давно, уверена, так что и там у тебя паутиной всё заросло…
– Решаться, – вполголоса откликнулась Ольга. – На что ж мне решаться, мне бы Серёжку поднять…
– Тьфу ты, вот же ты дура! – повысила голос Ирка. – И как, скажи, пожалуйста, ты его с этим уродом поднимать собираешься? Ишачишь шваброй своей на двух работах, старухой стала в сорок лет, получаешь – это не деньги, это слёзы, на Серёжку ни сил, ни времени у тебя не остаётся, а он на папашу глядит – а чего, нормально! Учиться не надо, работать не надо, сшибай по мелочи у соседей да пьянствуй по-чёрному. Ничего, баба вытянет! Урод захребетный, а ты дура и ещё раз дура! Кормишь его, обстирываешь…
– Да вы что ж, сговорились? – обречённо сказала Ольга. – И он мне «дура толстожопая», и ты туда же!
К её горлу подкатил ком, в голосе опять зазвучали слёзы.
– Он тебе?! – возмутилась Ирка. – Да он вообще молчал бы, урод уродский! Да ты хоть знаешь, где он сегодня деньги взял, чтоб пропить?
– Знаю, – сказала Ольга. – Гараж он сдал. Только не говорит кому и за сколько. А что он меня объедает, это ты, Ирка, не права, – торопливо вставила она, – он и не ест почти. Вот Серёжке, тому много надо, растёт же, и одевать-обувать его надо, как же мне не работать-то на двух работах, я б и на трёх работала, только Серёжку тогда совсем заброшу, а надо ведь…
– Погоди, Ольчик, не части, – прервала её Ирка. – Гараж он сдал Прохоренко, знаешь его? Ну, Виталий, из второго подъезда, такой в очках, симпатичный, на Ниссане ездит. За тысячу в месяц. Я как раз с Лариком возвращалась, он там, у подъезда, унюхал что-то, долго нюхал, так что вся сделка, можно сказать, при мне произошла. За тысячу, поняла? Нет таких цен, хоть лопни, а ему-то, уроду, по барабану! А ты дура и есть, что терпишь!
– За тысячу? – растерянно проговорила Ольга. – Я-то думала за три сдать, а он – за одну…
– Ну, три – это ты, положим, махнула, – сказала Ирка, – а две – две с половиной, это реально. Вполне. Только тебе-то что? Он эту тысячу всё равно пропьёт…
Постояли, помолчали. Потом Ирка сказала:
– А насчёт Серёжки – вот послушай меня. Ты его, может, и поднимешь. Школу кое-как окончит, в армию пойдёт, если, конечно, в тюрьму не загремит. Ага-ага, что ты на меня уставилась? Ты его компанию видела? Вот то-то. Ну, предположим, обойдётся. Отслужит. Может, и там обойдётся, почки не отобьют или что там… А дальше? Как папаша? Оль, заниматься надо сыном, за-ни-мать-ся, а не просто кормить-одевать!
Она затянулась, резко выдохнула и тихо спросила:
– Вот скажи мне, подруга дорогая, чего ты хочешь? Так, по-крупному. Так и будешь всё терпеть? На себе крест поставила, сына, того и гляди, потеряешь… Чего ради? Почему ты его, урода твоего, не прогонишь раз и навсегда?
– Чего хочу? – переспросила Ольга. – Серёжку поднять хочу. Ничего больше не хочу.
Она аккуратно положила сигарету в консервную банку, стоявшую на батарее, и добавила:
– Нет, ещё хочу. Что бы он сдох, наконец. А пока жив, тянуть буду. Пропадёт он без меня. Я, может, сама виновата: не уследила. Он ведь раньше хороший был…
– Хороший… Жлоб он всегда был, – ответила Ирка. – Ну тебя, живи как знаешь. А насчёт гаража – я тебе, значит, рассказала.
– Спасибо, – сказала Ольга. – Ну пойду, надо ещё Серёжку покормить. Пока.
Ирка ушла к себе, а Ольга выглянула на лестницу и крикнула сквозь шум:
– Сергей!
Секунд через тридцать Серёжка неторопливо спустился на пол-марша и угрюмо спросил:
– Чего?
– Ты уроки сделал? И ужинать иди!
– Нам не задавали, – ответил Серёжка. – Ужинать потом буду, сейчас не хочу. Оставь на кухне, я тут пока.
– Серый, ёб твою мать, – заорал кто-то невидимый, – сколько тебя ждать на хуй?
Раздался звон развитого стекла, заржало несколько голосов, среди них два или три девчоночьих.
– Да иду, иду! – закричал Серёжка и, не глядя на мать, кинулся вверх.
Ольга вздохнула и отправилась домой.
Василий по-прежнему спал. Ольга стала готовить ужин, размышляя тем временем, что этот Виталий поступил нечестно. Он ведь наверняка знает, сколько нынче стоит снять гараж. Надо будет к нему сходить и поговорить. На этот-то месяц уж ладно, а со следующего, скажет она, две с половиной платите. А то съезжайте, я другому сдам. А он скажет, я, мол, не у вас снимал, Ольга Ивановна, а у мужа вашего. А я ему скажу, совести у вас нет, Виталий, не знаю как вас по отчеству, обманули вы Василия, вот что. А он мне…
Что-то нескладно выходило. Ладно, решила Ольга, утро вечера мудренее, завтра додумаю да и поговорю. Всё равно сегодня уже сил никаких нет.
Она поела немного, выпила стакан жидкого чаю, перемыла посуду, оставила Серёжке ужин под салфеткой, убралась на кухне, в прихожей и в Серёжкиной комнате, подстирнула немного.
Посмотрела на часы. «Кривое зеркало» давно закончилось. Можно «Дом-2» посмотреть, только телевизор-то – в большой комнате, а там Василий храпит, и дух тяжёлый.
Она вытащила из кладовки раскладушку, поставила её в прихожей, постелила, принесла будильник, проверила его – всё правильно, на пол-седьмого, – и легла спать.
Спала, как всегда, без сновидений.
Француский самагонщик